Эспер Иван Михайлович

27 декабря 1926 —

«Уже на второй день войны в Рыжково прибыли представители Крутинского райвоенкомата и с помощью активистов села разнесли повестки о мобилизации первой очереди резервистов, конского поголовья, транспортных средств. Через пару дней у здания сельсовета собралась первая партия парней, которым предстояло отправиться в райвоенкомат, в Крутинку. Тут же сосредоточились конные повозки, табунок коней, призванных служить в кавалерии, стать тягловой силой в артиллерии или армейском обозе. Мобилизованных провожало практически все село.

Слышались смех и песни вперемежку с рыданиями родных, провожавших в неведомое отцов, сыновей, братьев, мужей, женихов. Особенно тягостным стало прощание - расставание с уходящими. Их провожали за околицу села, до маслозавода, а подростки и юноши сопровождали новобранцев несколько километров. Такие проводы стали ежедневными, пока не были призваны все резервисты. Потом в течение войны стали уходить повзрослевшие подростки.

Вскоре в село стали приходить вестники горя, так называемые похоронки – извещения о гибели или без вести пропавших солдат. А без вести пропавшими в первые месяцы войны стали по стране миллионы. Правда, позднее многие из них находились как попавшие в плен и оставшиеся в живых.

Начало войны мне, тогда 14-летнему юнцу, памятно также тем, что на войну ушел, да так и не вернулся мой отец Эспер Михаил Семенович. Его мобилизовали 20 февраля 1942 года и направили служить в 130-й Латвийский стрелковый корпус. Однако в связи с ухудшением здоровья его в начале 1943 года списали в запас для поправки здоровья, и он прибыл домой.

В мае он прошел обследование здоровья в медицинской комиссии при Крутинском райвоенкомате и был вновь призван в РККА. На этот раз его направили в 8-й Эстонский стрелковый корпус. 12 мая 1943 года он прибыл в 1-й Эстонский отдельный запасной стрелковый полк. Отец погиб 15 октября 1944 года в боях на полуострове Сырве острова Сааремаа в Эстонии. Мама получила из Крутинского райвоенкомата похоронку соответствующего содержания с указанием места захоронения отца. И поскольку на ее иждивении были трое несовершеннолетних детей (мои сестры Альвина и Зельма, 1930 года рождения, и младший брат Роберт, 1933 года рождения), то им стали платить пенсию по смерти кормильца.

После мобилизации отца нам со старшим братом Густавом пришлось заменить его на трудовом фронте и помогать маме, чтобы прокормить большую семью – в семье было пятеро несовершеннолетних детей. Летом 1942 и 1943 годов моя основная работа состояла в перевозке колхозного зерна на элеватор на станцию Мангут. Летом 1942 года возили из местного колхоза, а летом 1943 года – из глубинных колхозов Крутинского района, расположенных от станции на расстоянии до 70 километров к северу, в том числе из колхозов Пановского сельсовета.

Зерно перевозилось на телегах, в которые запрягалась пара волов. Зимние работы состояли в уборке скотных дворов и вывозе на поля навоза, доставке на скотные дворы сена, застогованного летом на покосах. По указаниям бригадира приходилось выполнять и другие работы, например, вспахивать, боронить и вручную засевать зерновые поля.

В марте 1943 года моему старшему брату Густаву, родившемуся в 1925 году, пришлось встать в строй защитников Родины. С его слов известно, что в запасном полку в Порошино его зачислили в пулеметную роту учебного батальона. Однако через два месяца изнурительных занятий, связанных с тасканием на плечах во время учений пулеметного станка «Максим», его здоровье не выдержало непосильных физических нагрузок, и медики, по излечении в полковом лазарете, рекомендовали его перевод в стрелковую роту. Так он оказался стрелком первой роты 925 стрелкового полка 249 дивизии, и стал служить вместе с отцом, по ходатайству которого его и зачислили в эту роту.

В боях по освобождению территории Эстонии Густав был легко ранен, а по возвращении из госпиталя был награжден медалью «За отвагу». За участие в боях по разгрому курляндской группировки фашистов в Латвии его наградили орденом «Красной Звезды». Послевоенную жизнь Густав посвятил кадровой военной службе. В 1945 году поступил в Вильнюсское пехотное училище, которое окончил в 1947 году. В 1951 году стал слушателем Военной академии тыла и снабжения (ВАТС) в городе Калинине (ныне Тверь), по окончании которой в 1954 году служил в разных частях Советской Армии. Ушел на пенсию в семидесятые годы прошлого века в звании майора. Завершил службу в Забайкальском военном округе, в таежном краю Читинской области.

В ноябре 1943 года, когда мне исполнилось 17 лет от роду, я был мобилизован в РККА вместе с другими рыжковцами - моими одногодками. 28 ноября 1943 года в Крутинский райвоенкомат прибыло 8 призывников из Рыжково (6 эстонцев и двое латышей) и еще несколько эстонцев и латышей из других мест Крутинского района, родившихся в 1926 году. Из них запомнился только один эстонец из села Паново, по фамилии Мянд, с которым мы служили в одном взводе первые месяцы армейской службы. Эстонцев доставили в местечко Поршило Свердловской области, где дислоцировался 1-й Эстонский стрелковый полк.

11 декабря 1943 года я был зачислен в саперную роту для прохождения курса молодого бойца. Вскоре часть солдат из нашей роты перевели в полковой учебный батальон, готовивший сержантские кадры для 8-го Эстонского стрелкового корпуса. Из нашего призыва рыжковцев в нем прошел курс подготовки Иван Кузьмич Бучинский, ставший к лету 1944 года младшим сержантом.

В начале февраля 1944 года наш полк перебазировался в Ленинградскую область в город Дудергоф. Как и большинство городов Ленинградской области, освобожденных от оккупантов, Дудергоф представлял собой руины. По-моему, полностью сохранившихся домов   нем не осталось. Вскоре началась боевая подготовка. Продолжались занятия по совершенствованию солдатского мастерства, при этом тактические занятия нередко проводились на Пулковских высотах, около обсерватории.

Здесь, в Дудергофе, у меня произошла одна неожиданная и радостная встреча. Если мне не изменяет память, в марте 1944 года дневальный по роте сообщил, что меня хочет видеть какой-то пожилой солдат. К моему большому удивлению и радости, это был старший брат моего отца Александр Семенович Эспер. Он был пятым представителем семьи Эспер, мобилизованным в 1944 году в РККА (ему было тогда 47 лет). До него были мобилизованы его младший брат Михаил - мой отец, рождения 1898года, сын дяди Саши Михаил, 1924 года рождения, мой старший брат Густав, 1925 года рождения, и я, 1926 года рождения.

Оказалось, что дядя Саша теперь служит ездовым в хозяйственной службе нашего полка. Зная мой почтовый адрес, он и разыскал меня. Я отпросился у командира, и мы направились в находившееся неподалеку подразделение дяди Саши. Он сообщил, что за ним закрепили пару лошадей и повозку со всеми принадлежностями. В виде фуража им выделяют сено, овес и жмыхи. В Рыжково мне не раз приходилось есть, как льняной жмых, так и льняное масло - продукты высококалорийные.

Дядя Саша, конечно, угостил меня жмыхом и в этот раз, и в последующие мои посещения, ставшие нередкими. Словом, подкармливал голодного солдатика. С собой дать жмых не мог, ибо это могло для него кончиться привлечением к ответственности за расхищение социалистической собственности и направлением в штрафную роту. К сожалению, наши встречи вскоре кончились в связи с переездом нашей роты в Ополье. Тогда мы с ним еще не знали, что буквально через несколько месяцев погибнут при освобождении Латвии его единственный сын Михаил, служивший в Латышском стрелковом корпусе, а 15 октября 1944 года при освобождении Сааремаа и его младший брат Михаил, служивший в 925 полку 8-го Эстонского стрелкового корпуса. Все эти страшные удары судьбы ему еще предстоит перенести в ближайшие месяцы.

Полк прибыл в живописное местечко Ополье Кингисепского района Ленинградской области,- ближе к фронту, ближе к местам, где проходили бои за освобождение родных мест большинства воинов Эстонского корпуса – территории Эстонии. Кингисепп (бывший Ямбург) был освобожден от фашистов 1 апреля 1944 года. Тогда я еще не знал, что наш полк находится в местах, где в 1803 году произошли события, имеющие отношение к истории моей малой родины – селу Рыжково. Отсюда ушли в «полуденный край Сибирь» основатели села Рыжково в поисках земли и свободы.

Бои по освобождению территории Эстонии от гитлеровцев начались 2 февраля 1944 года под городом Нарвой и завершились их полным изгнанием с острова Сааремаа (Эзель) 24 ноября 1944 года. Особенно ожесточенными и кровопролитными были бои под Нарвой. Руководство третьего рейха высоко оценивало этот рубеж. Вот как оценивал его фюрер Адольф Гитлер: «Нарва – это ворота в Германию», «По реке Нарва проходит граница Германии», «Нарву надо оборонять до последнего солдата». Поэтому Нарвский перешеек шириной 50 километров от Финского залива до Чудского озера, прикрытый с фронта широкой рекой Нарва, был превращен гитлеровцами в глубокоэшелонированный плацдарм.

В 15-20 километрах от Нарвы находится возвышенность, состоящая из трех холмов, называющаяся Синимяэ (Синегорье), которые тогда входили также в Нарвский укрепрайон. На них главной ударной силой была 20-я эстонская дивизия SS. Ныне её ветераны находятся в почете как борцы за свободу Эстонии, им предоставляются различные льготы. В их ежегодных сборищах в Синимяэ участвуют высокопоставленные политики и чиновники, их поздравляют министры.

Тяжелые бои под Нарвой длились до конца июля 1944 года. 26 июля превращенный в руины город советские войска освободили от оккупантов. За отбитые у врага первые километры территории эстонской земли отдали свою жизнь около 10 тысяч советских воинов, а раненых было в три раза больше.

28 июля в Нарву прибыла походным маршем и наша саперная рота, преодолев от Ополья до Нарвы расстояние в 40 километров. Вскоре в Нарву прибыли и остальные подразделения 1–го эстонского запасного стрелкового полка. В Нарве завершился курс молодого бойца для меня и мобилизованных вместе со мной из Рыжково Ивана (Юхана) Бучинского, Семена (Симо) Юрьева, Егора (Юри) Карлова, Михаила (Микку) Клемберга и Ивана Кузьмина.

Предстояло освобождение полуострова Сырве – важного плацдарма на Балтике. Нашему подразделению предстоял многодневный переход для пополнения частей и соединений живой силой и техникой. Маршевые роты уже не первые сутки без передышки месили тяжелую грязь, делая только короткие остановки для отдыха. Команда «Привал!» исполнялась солдатами с видимой радостью. Каждый старался найти укромное место, куда порывы холодного осеннего ветра доходили меньше. Положив голову на вещевой мешок и обняв винтовку, солдат мгновенно засыпал. Спалось без сновидений. Бодрствовали только дежурные наряды. Трудно было отогнать сон и немедленно выполнить команду «Подъем! Становись!». Но даже на вторые и третьи сутки марш-броска не было таких, кто, несмотря на смертельную усталость, продолжал спать после команды. И опять, вначале массируя руками натруженные ноги, а потом привычно шагали солдаты в сторону линии фронта.

Мы шли рядом с Иваном Бучинским и чтобы облегчить тяжесть перехода, вспоминали домашних. Все чаще то тут, то там можно было видеть падающих во сне бойцов, просыпавшихся в ходе падения, а нередко и после падения на землю. Постепенно дремотное состояние и неимоверная усталость стали одолевать и нас. Мы все чаще спотыкались и, очнувшисьот толчка, продолжали путь. Нам не мешал грохот моторов и лязг гусениц танков, обгонявших пехотную колонну. Мы просто не слышали этого шума.

Я очнулся от того, что мне стало больно. Я лежал на дороге, не понимая, что произошло. Саднило лицо, тупая боль сжимала ногу. Видимо, приклад винтовки при падении по инерции ударился по ней. Ствол винтовки упирался в дорожное месиво. Бучинский, взяв меня за руку, помог встать. Выяснилось, что я, засыпая на ходу и теряя при этом равновесие, стал двигаться в сторону проходившего мимо танка, который был уже настолько близко, что водитель не мог видеть падающего под гусеницы солдата.

Очнувшийся в это время Бучинский не обнаружил рядом с собой собеседника. И тут же увидел меня падающим под громаду грохочущей машины. Единственно правильное решение пришло мгновенно. Стремительный прыжок, мощный рывок на себя… и облегченный вздох: танк прошел мимо, не задев меня. Тогда это происшествие прошло незамеченным. Разве только кто из близких соседей видел его. Да если и заметил, то не придал значения. И только с расстояния в десятки лет, в нашей мирной повседневности поступок Ивана Бучинского, который, рискуя жизнью, спас меня от гибели, представляется нам значительным, героическим.

…Безуспешно закончилась очередная атака роты, последняя атака дня 21 ноября 1944 года. Смеркалось. Бойцы и командиры кто ползком, кто короткими перебежками добрались до исходных позиций, под спасительное укрытие окопов. Вернувшиеся не досчитались многих из тех, кто рядом шел в атаку.

Среди возвратившихся не оказалось и Ивана Бучинского. Кто-то вспомнил, что видел его падающим на узенькой «ничейной» полосе. Еще кто-то сказал, что на обратном пути, примерно на том же месте прополз мимо молоденького сержанта, который, будучи ранен в ноги, стонал. Было принято решение послать, как только стемнеет, санитара туда, где последний раз видели Бучинского. Санитар Метс с трудом преодолел короткое расстояние до предполагаемого места нахождения раненого. Со стороны противника непрерывно взмывали вверх осветительные ракеты. Обе стороны интенсивно обстреливали друг друга из пулеметов и автоматов.

Наконец Метс услышал тихий стон. Обратный путь, проделанный ползком, с раненым, оказался еще труднее. При свете очередной ракеты фашисты заметили подозрительное движение на «ничейной» полосе и послали в ту сторону несколько пулеметных очередей. Бойцы в окопах, наблюдавшие с напряженным вниманием за возвращением санитара и раненого, увидели, как вскинулся Метс, поднявшись над землей, услышали его вскрик. Наверное, ранен, подумалось с тревогой. И все же санитар нашел в себе силы преодолеть ползком метры, отделявшие его от траншеи. Кровь фонтаном лилась из его руки, пробитой вражеской пулей. Пока товарищи оказывали ему первую помощь, Метс успел рассказать, что Бучинский тяжело ранен в обе ноги и что они, кажется, еще и обморожены. Двое бойцов тут же нырнули в темноту через бруствер окопа и, плотно прижимаясь к земле, добрались до раненого Бучинского. Осторожно перевалили его на шинель и волоком потянули по обледенелой земле в сторону своих траншей. Долгие месяцы провел Иван Бучинский в госпиталях, прежде чем был в состоянии снова стать в строй защитников Родины.

В начале пятидесятых его направили в Военно-политическое училище в Ленинграде, по окончании которого он вернулся в Эстонскую дивизию на должность заместителя командира роты. Окончил в среднюю школу при Таллиннском доме офицеров, а в 1960 году и Военно-политическую академию имени В.И.Ленина в Москве. Дальнейшая служба проходила в политорганах Вооруженных Сил СССР, в том числе в должности инструктора политуправления Прибалтийского военного округа в Риге, откуда он прибыл на должность заместителя Военного комиссара Эстонской ССР. В Таллинне завершилась его военная служба в звании полковника.

Как уже сказано выше, в 1-ой роте 925-го полка этой дивизии служили также мои отец Эспер Михаил Семенович и старший брат Густав. Тогда я еще не знал, что отец погиб 15 октября 1944 года, за 9 дней до моего прибытия в эту дивизию. Об этом я узнал из маминого письма намного позже. По словам очевидцев, он погиб в результате прямого попадания снаряда в повозку, в которой отец доставлял боеприпасы на передовую. Он похоронен, как сказано в полученной в 1944 году похоронке и подтвержденной справкой Архива МО СССР от 11.05.1977 года № 7988с, в братской могиле в 600 метрах южнее деревни Сальме на перешейке Сырве. Известно также, что годы спустя, в ходе упорядочения захоронений военного времени, его останки перенесены в другое место, в более крупную братскую могилу.

Собственное участие в боях вспоминается как сквозь туман. Учитывая, что перерывов в боях практически не было и спать приходилось урывками, многодневное утомление притупляло чувства. Все делалось как бы автоматически, по приказам командиров и благодаря приобретенным в ходе подготовки к боям навыкам, подсознательно: и стрельба по позициям противника, и бег в атаку, и ползание по-пластунски под огнем противника, и др. Эпизодов боев не помню. Попадал ли в кого при стрельбе, убивал ли кого, - не знаю. Но участвовал в боях, как и другие солдаты. То есть, участвовал в освобождении полуострова Сырве от гитлеровцев. Думаю, именно в этом и состоит роль миллионов советских солдат в Великой Отечественной войне.

Бои по окончательному изгнанию фашистов с территории Эстонии на перешейке Сырве начались 18 ноября и закончились 24 ноября 1944 года. Через два дня, 26 ноября я стал совершеннолетним - мне исполнилось 18 лет от роду. В этих боях никто из рыжковцев, кроме Ивана Бучинского, не пострадал, все остались живы и здоровы. Затем наш полк был переведен в Клоогу. Там я встретился с сержантом Кузьмой Михайловичем Арайсом из Рыжково.

В Клооге во время войны располагался концентрационный лагерь. Тяжелое впечатление оставило одно событие, связанное с Холокостом. Наш взвод направили для разборки штабеля, сложенного для сжигания трупов лиц еврейской национальности. В штабель были уложены слой бревен, на них слой трупов, затем еще слой бревен и слой трупов. Размеры штабеля припоминаются весьма смутно, как сквозь дымку, только его высота запомнилась четко, наверное, потому, что он был равен моему росту,- более полутора метров, шириной , примерно 3-4 метра, длиной 7-8, а может, до 10 метров. Бревна и трупы были сильно обгоревшие, человеческие тела стали бесформенными. Отвратительно пахло горелым мясом. Трупы мы доставили в лес, на опушке которого выкопали яму для их захоронения. Процедуры похорон не помню. Знаю, что теперь в тех местах поставлен памятный знак безвинно пострадавшим.

Для работы нам выдали специальную одежду, которая к концу работы испачкалась, пропиталась какой-то жидкостью и страшно воняла. Ее тут же по окончании работы сожгли, а нас направили в баню. Но еще долго ощущался (или вспоминался?) этот запах.

В начале февраля 1945 года 8-й Эстонский стрелковый корпус был направлен для участия в разгроме гитлеровской группировки в Курляндии (Латвия). Бои по освобождению последнего оплота гитлеровцев на территории Прибалтики – Курляндии запомнились острее, чем на Сааремаа.. Наверное, потому, что потери личного состава в нашем батальоне и, особенно в нашей роте, были значительно большими, чем в ноябрьских боях 1944 года. Кроме того, здесь погибли четверо моих одногодков из Рыжково.

Во время передислокации наш корпус оказался рядом с латышским. Как-то ночью я вышел из окопа, потому что замерз. И тут я увидел костер, вокруг которого грелись солдаты. Обрадовавшись возможности быстро согреться у костра, побежал к нему. Разговор между солдатами шел на латышском языке. Я поздоровался с ними по-латышски. В ответ услышал и русские приветствия. Оказалось, что рядом с нами располагались части латышского корпуса. Мой двоюродный брат Михаил Александрович Эспер тоже служил в латышском корпусе. Мелькнула мысль спросить у ребят, не знают ли они Михаила. Стоявший рядом со мной сержант лет тридцати спросил, в связи с чем меня это интересует. Ответил, что я тоже Эспер, но служу в эстонском корпусе. Сержант ответил, что служил вместе с Михаилом Эспером, сибиряком, полуэстонцем, у которого отец служит в эстонском корпусе. Оказалось, что Миша погиб при взрыве бомбы – осколком пробило голову.

Во время боев я был ранен. Мое пребывание в госпитале легкораненых оказалось непродолжительным. Как видно из записей в красноармейской книжке, я поступил туда 19 марта и меня выписали 6 апреля 1945 года. Незадолго до моей выписки в госпиталь пришел представитель отдела кадров 42-ой армии, чтобы подобрать из числа выписывающихся из госпиталя солдат и сержантов кандидатов для поступления на курсы младших лейтенантов этой армии. Со мной он беседовал не более 15 минут, расспрашивая о прошлом, о родителях. Я дал согласие на поступление на эти курсы, а 14 апреля уже зачислен курсантом Курсов младших лейтенантов 42 Армии.

Утром 8 мая 1945 года всему личному составу Курсов провели вакцинацию против какой-то болезни, и у меня поднялась высокая температура. Меня положили в лазарет. К утру температура дошла до 42 градусов. Тем не менее, часов в 6 утра 9 мая я услышал во дворе крики и беспорядочную стрельбу. Подумалось: неужели фашисты забросили десант, а мои товарищи отбиваются? Ведь фронт-то рядом! Но тут в палату вбежала сестра с криком: «Победа! Война кончилась! Мы победили!». Однако мне пришлось отлеживаться еще несколько дней, пока я был в состоянии стать на ноги. Так я встретил нашу Великую Победу.

Война завершилась, и стране уже не нужны были недоучившиеся командиры, поэтому курсы расформировали. Меня перевели в 288 рабочий батальон, который дислоцировался в городе Кохтла-Ярве. Здесь наш взвод вначале охранял строившуюся опытную батарею газосланцевого завода, а к концу 1945 года взвод направили в поселок Азери, где солдаты стали рабочими кирпичного завода.

Летом 1946 года в наш батальон прибыл представитель МВД ЭССР, вербовавший солдат для учебы в школе МВД в Таллинне. Я дал согласие и 16 июля 1946 года стал курсантом Таллиннской офицерской школы МВД СССР (так она тогда официально называлась). Вместе со мной из 288 рабочего батальона в нее поступили еще семь солдат и сержантов. После ее окончания предстояли 21 год работы в системе МВД и более тридцати лет работы в народном хозяйстве республики, вплоть до ухода на заслуженный отдых 22 августа 2000 года.

Такой осталась в моей памяти война 1941-1945 годов, для нас – Великая Отечественная, в которой победа досталась нам ценой неимоверных усилий, ценой жизни и здоровья миллионов людей страны.

По-разному складывались солдатские судьбы. В Рыжково в первые дни войны мобилизовали около десяти парней. Они были направлены во 2-ю армию генерала Власова, разгромленную суровой зимой 1941/1942 года под Ленинградом, и попали в плен. Как этнических эстонцев и латышей, их направили соответственно в Эстонию или в Латвию и использовали в качестве батраков на хуторах. Среди них был и мой двоюродный брат по маминой линии Иванов Кузьма Михайлович, наш сосед по двору Бучинский Александр Кузьмич, его двоюродный брат Мяги Михкель, двое учителей эстонской школы – Пауль Сарри и Иванов Николай Иванович, лучший гармонист села накануне войны Юрьев Иван Иванович. Этих ребят я увидел в Эстонии после войны».