Такмыкские каникулы

Но мы от рождения и до конца прожили в другом государстве!

Но это не может служить поводом превращать нас в утиль, в мусор, в подножье для основания строя, счастливого для других, отягощенные совестью менее, чем мы, людей.

Социализм, а, следовательно, и страну, мы любили не навязанной любовью, как это сейчас преподносится идеологами. Мы любили ее за равноправие. К нам больше подходят, наверное, лермонтовские строки: люблю Отчизну я, но странною любовью.

Да, мы порой похожи. Похожи друг на друга 60 – 70-летние, как те политзаключенные из известного фильма «Холодное лето 53-го». Помните, как бывшие узники ГУЛАГа узнавали друг друга в толпе по одежде, по манере общения и даже по взглядам по сторонам, как будто ожидая окрика: «Стой! Шаг в сторону…».

В добропорядочные дореформенные времена мы никогда так унизительно себя не чувствовали, как сейчас, хотя и не было такой трескотни по поводу заботы о ветеранах и милосердии.

Жутко исполненные спесью, наделенные какой-то властью, районные получиновницы, по сравнению с нами, почти юные, кричат, только что ногами не топают… На себе испытали.

Такого не было никогда.

Нас постоянно одергивают:

- Куда?

- Центральное отопление захотели? – Дудки!

- Скорую помощь? – размечтались!

Нас унижают, оскорбляют, загоняют в наши старые дома:

- Не высовывайтесь!

Жителей поредевших сел нисколько не уважают, когда, выезжая «на встречу с электоратом», к этой встрече не готовятся, с трибун сельских клубов говорят о чем угодно, а, вернее ни о чем. О себе, любимых, сами себя хвалят, сами себя жалеют. О январской аварии на теплотрассе в Большеречье мы расскажем ночью, если нас разбудят, мы это выучили, как в школе наизусть. А кого интересуют наши проблемы?

Вот и недавно по телефону хорошо поставленным ораторским голосом респектабельная дама-депутатка (видела по местному ТВ) полчаса втолковывала мне мысль о неперспективности нашего села, а, следовательно, и неэкономичности наличия в нем центрального отопления, о хорошо просчитанных тарифах (48 рублей!). Хорошо еще, что лекцию о международном положении не прочитала. Затем законодательница устало поведала, как трудно работать с ходоками из сел, они многого не понимают, особенно, пожилые…

Тут, я позволю не согласиться! Мы наивны – да! Мы доверчивы, как дети – да! Нас легко обмануть, да и обманывать не надо, мы сами обманываться рады (как с землей и имущественными паями. Об этом подробнее – в другой раз).

Но мы не страдаем старческим склерозом, тем более маразмом, наверное, потому, что единственным напитком в детстве у нас был березовый сок, безо всякой химии, а не «Фанта» и крашенные минеральные воды. А еще, мы выросли на молоке, а в голодные годы – на траве: лебеде, пучках, саранках. Короче, на экологически чистых и целебных травах.

Потому мы не растеряли интеллекта, с возрастом, и давно поняли: села идут параллельно с городом и районным центром, поэтому их и наши заботы, как параллельные прямые не пересекутся никогда.

Мне даже на минутку показалось, что собеседница вот-вот твердо и безжалостно, как в рекламе, спросит: - Вы все еще живете?

- Тогда мы идем к вам! Мы вам закроем школы и больницы, свое сельхозпредприятие вы и так уже разрушили пассивностью и равнодушием. Молодые разъедутся, а, вам, старым мы устроим такую сладкую жизнь, что умрете сами, как миленькие…

Думаете, утрирую? Ничуть. Интерес к собеседнице я потеряла; разговаривая, мы перестали слышать друг друга.

Хотя более аргументировано могла доказать, что нельзя так радостно и второпях прощаться с угольными кочегарками в селах. На что надеяться? Лесов вокруг осталось с гулькин нос, все, что наросло после войны в ближних березняках, выхлестали с молодецкой удалью.

Чем топиться через пару лет будем? Газа по расчетам на 100 лет всего, а угля-то – на тысячи.

Лихо, с буденовским наскоком закрывать котельные в селах – все равно, что рубить сук, на котором сидим: не упасть бы с него вместе с грачами, когда боролись с ними в рамках призрачной эпидемии, вырубая березы с гнездами.

Но грачи – птицы умные (животные, вообще умнее и дружнее людей). Они уже оправились от свалившегося на них несчастья в виде птичьего гриппа и благополучно переселились на другие березы.

Между прочим, снова недалеко от человеческого жилья. Им наверно весело и интересно наблюдать нашу безрадостную безалаберную жизнь. Нашу разрозненность и бестолковость.

Я как-то наблюдала, как строят жилище сороки: дружно, сосредоточенно, молча. Одна из них – главный «прораб» - колдует над гнездом, а многочисленный «строительный отряд» разлетается кто куда: кто ломает сухие веточки на деревьях, кто собирает внизу, и в клювах несут наверх. Вот именно: дружно и молча. Пока не появится крышица (непременный атрибут сорочьего гнезда) сороки не застрекочут, зря их прозвали болтушками. Это человек может легко бросить и свой дом, и разрушить очаг с детками, пустившись в разгульную жизнь. А птицы и птенцов не бросят, пока не поставят их на крыло.

Но я отвлеклась немного. В одном моя визави по телефону права: мы многого не понимаем. Я точно не понимаю, почему от нищих заброшенных деревень в райсовет идут депутатами важные импозантные мужчины, зачастую, районные начальники?

Мне, глупой непонимающей старухе, ответили в сердцах: да вот же, дорогу он им отремонтировал!

Опять не понимаю: что, за свой счет!

Да ботвинцам, например, скоро и эта дорога не будет нужна: ездить некому будет. С барского стола – это объедки господа! Стыдно! И я все равно не понимаю, что, голосуя за тарифы в декабре, депутаты из Большеречья вдруг решили, что, поделившись тремя рублями, они будут согревать нас, неэкономичных.

А все ли вы хорошо просчитали, миленькие?

По крайней мере, два дня помотавшись по присутственным местам в районном поселке, диву далась: неужели вот это бесформенное чудовище, «чудо» архитектурной мысли, рядом со стадионом, где заседает наш наробраз – экономично?

Неужели эта трехэтажная, мрачная и сырая изнутри громадина, целесообразно используется? Наверху, правда, как яйца в ячейках бумажной упаковки, чиновники и чиновницы тесно натолканы, а внизу, в какую бы я дверь не ткнулась – закрыто!

Да одна такая каменная коробка берет больше теплоэнергии, чем наша несчастная руганная-переруганная котельная у МТМ. И это не единственный «офис», в котором на пять сотрудников сотни квадратных метров отличного теплоснабжения, хоть парься, об этом говорят открытые форточки, паря излишним теплом.

Одно я все-таки поняла, депутат, избранный от бедной деревушки и живущий в Большеречье, за тарифы же Большеречья, а не за наши голосовать будет.

И не один ведь он, такой резвый, осчастливил дуброву (так раньше называли места, удаленные от большой дороги), если не десять.

И опять не понимаю: зачем идти в народные избранники, если народ не любишь? Корысть – в чем?

А когда я чего-то не понимаю, то ухожу в прошлое. Оно тянет меня магнетически.

Мы все нуждались в лечении историей, она как обволакивающая лечебная повязка врачует нам душу и затягивает раны, нанесенные безжалостной действительностью. А поскольку и великая дата на пороге, то и далеко возвращаться не надо: на 60-65 лет назад, в героические страницы нашего народа, а, стало быть, и наших многострадальных сел. Просматривая списки погибших в деревне Решетниково, зацепилась взглядом за одинаковые фамилии: Голубевы Иван, Яков, Дмитрий, Николай. Все Николаевичи.

Макшеевы Афанасий, Павел, Артемий. Все Григорьевичи. Братья стало быть.

66 решетниковских мужиков осталось на Западных фронтах. Могучих сибиряков. Это вам не на трибуне лясы точить…

По семь – десять человек воевало из одной семьи. …

Елена Дементьевна Мелехина из Такмыка защищать отчизну отправила троих: мужа Алексея, сыновей Дмитрия и Василия. Дома осталась с семерыми. Дмитрий вернулся, Алексей умер в 1946 году от ран, Василий погиб в 20 лет. От Васи Мелехина осталось так мало воспоминаний: офицерский планшет, хранящийся у самого младшего его брата Анатолия, рожденного за год до войны, фотография, на которой он светловолосый, мужественный, красивый. И два коротких письма: домой и с фронта на фронт отцу.

В жизни я не читала таких фронтовых мирных писем.

«Я живу пока хорошо, сейчас летаем, теорией мало занимаемся. Все находимся на аэродроме, погода стоит хорошая, дни жаркие. В выходные дни ходим в кино». «Квартируем в деревне, ребята веселые, между полетами занимаемся кое-какими делами. Я посылаю папаша, Вам фото, но, в сущности, я не изменился, какой был, так и есть».

Уроженец Такмыка, 20-летний летчик Вася Мелехин воевал всего полгода. Погиб в воздушном бою. Но все они, павшие и вернувшие с полей войны, граждане победившего социализма – победители.

Римма Левкина