Такмыкские каникулы. Мои осенние туманы

В последнее время меня не оставляет навязчивая мысль, что природа живет сама по себе. Она устала от людской «заботы» и уже давно отделилась от человека. Хотя, как и в 17 веке, когда возник Такмык, так и в 21-ом, так же высоко плывут в июле облака, так же заманчивы синие-синие таежные дали Заиртышья, также низко опускаются осенние туманы над Иртышом в короткие октябрьские дни.

Туманы любят предзимние ночные заморозки, тогда они отчетливее и продолжительнее, чем летом, проплывая вычурно, дымятся над серединой Иртыша, образуя как бы вторую реку над рекой. И если подольше утром постоять на высоком увале, недалеко от моего дома, можно заметить, как постепенно поглощается эта призрачная река настоящей рекой.

Я люблю осенние туманы. Они по какой-то неизвестной мне, глубинной причине приводят в порядок мысли, отвращают от обыденности и тогда прозрачные от опавших листьев за Иртышом, будто высвечивают что-то в дальней дали, и зримо протягивает руки прошлое.

Пятую осень после продолжительных летних каникул откровенно и чистосердечно общаться с тобой, мой читатель. И ты простишь мне кажущуюся выспренность слога: мой дом стоит на таком замечательном месте, на крутояре, склоны которого до самой ранней осени то лиловые от цветущей вероники дубровной, то белые от тысячелистника, то желтые от подмаренника, а какой ковер из чабреца до верхней тропинки, ведущей в село!

Так что невозможно не воспарить над землей и не заговорить даже высоким штилем державинской оды!

А как победно, как наперекор всему, как будто в последний раз, цвела нынче таволга! Таволга (впервые недавно я услышала, что ее ласково называют в народе таволожкой) занимает все пространство увалов в боярышнике до самой дороги, ведущей в урему. Вы видели когда-нибудь сплошной ковер из таволги? Если не видели, вы не видели в природе ничего! Не знаю, может, и есть на равнине такие заросли, но на таволгу, устилающую сплошь склоны в боярышнике можно смотреть часами. Сказать, что таволга в полном расцвете белее снега – значит, не сказать ничего. Она белее, белых июньских облаков, стекала с увала мощным потоком, виртуозно огибая злачные помойки, насыпанные нечистоплотными ближними жителями, и оттого еще больше похожая на извилистый широкий ручей.

Птичку жалко…

Помоек все больше, «ручей» из таволги год от года уже, вот уже и сабельник исчезает, а золотая розга, похоже, исчезла навсегда с подножья нижнего боярышника. На грани вымирания чабрец.

Дольше обычного собирались нынче в стаи грачи позднее ставили детенышей на крыло, и перед отлетом долго кружили и надрывно кричали над вырубленным местом прежнего проживания. А как радостно весной хлопотали они около старых гнезд, ремонтируя их и строя рядом же новые для молодняка! Основательно и прочно.

После изгнания поселились совсем недалеко, - тогда смысл этой акции вандализма, - в чем? И если руководящие лица панически боялись птичьего гриппа в начале весны, то почему так вальяжно и важно, спустя-то всего три месяца, радостно отметили начало охоты, представляя себя на фоне обедневших местных жителей не менее чем барами времен Троекурова: не хватало только гончих псов. И как надо не знать и не любить природу и все живое в ней, чтобы немедля взять под козырек, дабы исполнить любой приказ головотяпов, ни в грош не ставя мнение людей, которые тебя только вчера еще избрали. Да и ничуть этим мнением не интересуясь.

Скажут: дались тебе эти грачи! Но, во-первых, как говорил незабвенный Шурик – «птичку жалко!».

А, самое главное, законы общества связаны с законами природы. Неразрывно, нерасторжимо! Отчего так жестоки люди друг к другу стали, нетерпимы, безжалостны? Не от того ли, что беспомощных перед нами зверушек и птиц, травы, цветы и леса мы убиваем, уничтожаем, загаживаем, вырубаем бесцельно, беспощадно и бестолково.

С какой такой нужды вдруг выхлестали Пашинный куст на дрова, заповедный естественный дендрарий при дороге между Бызовкой и Такмыком, царство мха и грибов, опята веселым семейством красовались на березовых пнях, их было бесчисленное множество. Болотце в центре куста манило прохладой, высокие кочки, как стульчики, приглашали отдохнуть. Нет того болотца, забросано оно буреломом: не удосужились убрать за собой дровосеки. Погибли рябина, калина, бузина, черемуха. Как вписался небольшой куст в планы лесничества – умом не постичь. Для этого, думаю, есть специальные лесные массивы, а такие небольшие островки благодати, как боярышник с его целебным разнотравьем, единственный по своему ботаническому богатству во всем районе или миниатюрный Пашинный куст созданы по воле божьей для того, чтобы в июльский полуденный зной в прохладные травы лицом упасть и пить, пить, пить их целебную свежесть. Южные курорты, как бы теперь сказали, отдыхают!

Что хочу, то и ворочу

Как всем до смерти охота руководить! Смотришь, вылетел с должности такой «рукой водитель» (как говорит моя знакомая насмешница). Или народ, выйдя из терпения, на выборах его из кресла попер, а он, глядь, уже в другом сидит, да выше! Как дедушка Крылов писал: «Их выгони в окно – они влетят в другое!».

И чтобы не выпасть из руководящей обоймы насовсем, такие чиновники способны на все, в рвении своем они страшны. Им все равно, кого давить: птиц с родных гнездовий вытряхивать или прессовать несчастных стариков, выезжая еженедельно на трех-четырех машинах цугом. Нас хоть в Такмыке открыто убеждали, что печное отопление – это так здорово, а центральное – бяка, а если сильно постараться, то и без всякой печки можно прожить, как в бараке у Анфеи Григорьевны Петровой.

Но когда я увидела по местному телевидению, как в тихушку в центре Большеречье отрезали от тепла ветерана ВОВ и скрюченного от холода на кровати фронтовика, до сих пор пребываю в жутком оцепенении.

Это, до какого же иезуитства надо дойти, и какое оправдание себе придумать?! Благодушие охватило общество, а зря. История может повториться и сделать непредсказуемый виток именно на нашем времени. А исполнители всегда найдутся. Они в лихие времена прошагают по хребтам, только косточки хрустнут. Для оправдания вздевают глаза кверху: мол, знак, оттуда…

Ну да, перст, свыше вас пометил и велел делать «что хочу, то и ворочу».

Налогоплательщики вас содержат, господа хорошие, и оклады положили немаленькие.

В каждом селе найдется свой Чернецкий, что в 30-е годы полсела в лагеря посадил.

А что, в 29-ом, Сталин дал приказ – ломать крестьянские дома, в которых в люльках дети спят еще, хозяева сели обедать? А над головой крыша уже трещит: разбирают ее новые «хозяева» жизни. Перешагнули упавшую без чувств мать и потянули зеркала, самовары, одежду, даже сковородники и ухваты – тоже по приказу свыше?

Пятистенные крестовые, крытые железом дома, с небедным убранством, дворы, сараи, завозни, конюшни, летние загоны, хлебозапасные амбары, сады, кузницы. А кони какие, чудо – кони были в волости! Вороные, гнедые, рыжие, карие, пегие, золотые (была и такая масть) и жеребят веселые табуны – несть им числа! И птицы стада прибавили.

А еще машины с приводом, плуги, культиваторы, сеялки, пружинные и дисковые бороны, конные сенокосилки, грабли, ходки и сани.

Когда в крепком крестьянском дворе сани на лето на прикол ставили, их было столько, что оглобли частоколом дыбились до небес.

А в амбарах горы пшеницы, ржи, гречихи, гороха, проса и золотые россыпи овса, добытое соленым мужицким потом.

А километры холста, выбеленного на лугу под слепящим мартовским солнцем, расшитые диковинными птицами полотенца, наволочки, салфетки, занавески из холста тончайшего прядения и тканье, изготовленные искусными руками домовитых сибирячек. Все пустили по ветру.

Самые большие дома, в лучшем случае, отдали под клуб, в худшем – под склад, некоторые десятилетия простояли, тоскливо на мир смотря пустыми глазницами окон. В центре села стоит бывший магазин купца Семенова, неприкаянный и бесхозный, еще крепкое кирпичное строение. Если содрать с него современный новодел (никогда не белили кирпичные дома сибиряки), да вернуть ему прежний декор, - обнаружится красная прочная каменная кладка, замешанная на яичном желтке, да еще на огромной любви и терпении ее строителей. И подбоченится старик и как девица красна, украсит хоровод из деревянных домиков вокруг него.

Тень предприимчивых Семеновых (выходцев из Ботвино) все еще, должно быть витает над этим домом, не дает никому благословения на новое дело, то и стоит он необитаем.

Давно нет тех тиранов и тех исполнителей, что гнали мирных поселенцев в болота, шахты, в небытие, но история делает очередной виток, и когорта новых исполнителей изготовилась в прыжке. …

В любое время для пожилых людей много печали, но я люблю осень. Для меня это вдвойне печальная осень.

Если бы впереди у меня была череда лет, в молодости кажущаяся бесконечной, я бы слишком постепенно и не спеша, писала о днях минувших. Я бы написала об уникальном нашем поколении, захватившем «сороковые-роковые», о тех, кто в задорном пионерском салюте еще успел поблагодарить товарища Сталина «за наше счастливое детство», чья молодость и зрелость были освещены ласковой улыбкой Социализма, да и пенсии, в сущности, заработанные в этом строе, дают существование, как забота детей и близких. От чего же мы тогда вымираем, как мамонты, почему живем меньше тех, кто прошел кровопролитные бои Отечественной? От обиды, черствости, непонимания.

И будущее есть ли

А еще от печали. Как сказано в библии: Много знаний. Много печали.

Много знаний накопили, будь у моих сверстников семилетнее, даже начальное или высшее образование.

Это единственное поколение, которое умнело вместе с эпохой, нам интересно друг с другом, будь ты доярка, механизатор или учитель. Мы смотрели одни фильмы, мы читали одни книги, мы закончили одну школу и смело можно утверждать, что наша семилетка в 50-е годы давала академическое, сродни гимназии, образование. Наши добрые старые учителя работали беззаветно и самоотверженно, за скудную зарплату, на совесть, без новомодных ныне инноваций и апробаций. В той образовательной системе был единственный критерий – прочные знания.

Биолог и химик Анфея Александровна Алхименко, историк Мария Гавриловна Суходольская, словесник Екатерина Федоровна Ломакина, математик Таисия Гавриловна Довбыш, учитель пения и рисования Владимир Нестерович Цыбулин, учитель физкультуры Иван Герасимович Иванов, физик Галина Павловна Химченко, географ и наш строгий-престрогий директор Зинаида Александровна Плетова. Созвездие талантливых учителей, каждый в своем деле профессор. Нам есть, что вспомнить, мне есть, чем поделиться с тобой читатель. Только бы успеть. Жестокая действительность взрывает неумолимо тот мир, в котором, по словам поэта «Были мы люди, стало людье». Или даже быдлом для современных властителей.

И я отвлекаюсь на дискуссии, бесполезные, может быть. …

В одном из уютных кабинетиков районной прокуратуры стоит небольшой аквариум с экзотическими рыбками. Они весело и нарядно снуют в поисках пищи и просто радуются жизни.

Я заметила в аквариуме электрический подогрев, и милая сотрудница этого, казалось бы, сурового учреждения, объяснила, что при недостатке тепла у рыбок чернеют плавники, и они могут погибнуть. Рыбок жалко…

Людей жалко. Хочется отделиться, как природа от кажущейся благополучной действительности, нырнув к рыбкам в теплый аквариум, чтобы вместе с ними ощутить хотя бы видимость защиты закона.

Да чтобы не видеть лживых и безжалостных околовластных чиновников, разоренные до последнего издыхания, деревни, страдающих от безработицы и безнадеги людей, не видеть мающихся от безделья подростков, для которых единственным местом отдыха остаются круглосуточные ларьки, торгующие пивом.

И поэтому, как ни горько об этом писать, у такого поколения нет будущего.

Много, чего не хотелось бы видеть. Такая печальная осень…

Римма Левкина